Владимир Фесенко, политолог, руководитель Центра политического анализа «Пента»
Вот уже три года политики, политологи, журналисты и общественные активисты ломают риторические копья относительно целесообразности официального определения конфликта на Донбассе как войны. То, что это война, понятно всем. Правда, специалисты уточняют специфический характер этой войны и чаще всего определяют ее как войну малой интенсивности. Иногда используют термин «прокси-война» (опосредованная война, война «чужими руками»), отмечая, что Россия на Донбассе воюет против Украины не напрямую, а формально руками пророссийских боевиков и российских «добровольцев». Не буду вдаваться в споры о том, как лучше всего определять конфликт на Донбассе в украинском законодательстве и в профессиональных дискуссиях. Пусть об этом спорят специалисты по международному праву и военные эксперты. Обращу внимание на другую сторону терминологического определения этой войны.
Война на Донбассе до сих пор остается безымянной войной. Были различные попытки дать этой войне некие пафосные определения – «Украинская отечественная война», «Война за независимость Украины», и др., но они не прижились в украинском политическом дискурсе, возможно из-за своей вторичности или чрезмерной пафосности.
В общем-то, не всегда масштабные политические (исторические) события определяются сразу. Иногда это происходит с течением времени и название событию дают историки или публицисты. Иногда закрепляется официозное определение, как например «Великая Октябрьская революция», которую до 1927 г. сами большевики называли «октябрьским переворотом». Коль уж речь зашла о названии одной из революций, приведу показательный пример из нашей недавней истории. Политики, политологи, историки, социологи и даже простые люди до сих пор ожесточенно спорят о сути событий, произошедших в ноябре-декабре 2004 г. и зимой 2013-2014 гг., относительно того, можно ли их считать революциями. Но в общественном политическом самосознании за этими событиями прочно закрепились названия «Оранжевая (Помаранчевая) революция» и «Революция достоинства». Почти наверняка они так и останутся в истории под этими названиями, поскольку речь идет о терминологическом самоопределении этих событий самими их участниками. И эти терминологические самоопределения были приняты массовым политическим сознанием, и уже закреплены в дискурсивной политической традиции современной Украины.
В случае с войной на Донбассе все иначе. Почему?
Для ответа на этот вопрос, наверное, необходимы более тщательные социологические, исторические и культурологические изыскания. Выскажу лишь предварительные соображения по этому поводу.
Во-первых, само событие не закончено. Оно еще не отложилось окончательно в народной памяти и не получило своего самоназвания. Впрочем, далеко не каждое историческое событие получает народное самоназвание. Например, за войнами и революциями очень часто закрепляются названия, связанные с датами («война 1812 г.», «революция 1905 г.» «февральская революция» и т.п.), или географическим ареалом события («финская война», «корейская война», «война во Вьетнаме»). Может быть, рассматриваемый нами конфликт так и останется в истории «войной на Донбассе».
Во-вторых, сама эта война очень неоднозначна и общественное мнение в Украине по отношению к этой войне очень фрагментировано. А раз нет доминирующей позиции в оценке этой войны, то нет и ее распространенного самоопределения.
Но это лишь предположения.
Хотелось бы услышать мнение по этому поводу профессиональных обществоведов (историков, политологов, социологов и культурологов) и просто думающих людей.